Оставить след на дне Торея

пока еще возможно. Влажный период хоть и пришел, но продвигается не совсем уверенно: пять шагов вперед, три назад. В прошлом году, например, протоки, соединяющие озера Барун- и Зун- Тореи, были вполне себе живыми – в них даже купались. А в этом – жаркие лучи конца июня и начала июля выпили последние лужи в них. Так что Зун-Торей в отличие от своего брата Барун-Торея в это время года стоял сухой.

И потому прогулка по дну Зун-Торея получилась ботанической. На примере этого пока еще мертвого озера можно рассматривать интересный феномен – сукцессию. Если заглянете во всемогущую сеть Интернет, то он вам выдаст такое определение: сукцессия (от латинского succesio – преемственность, наследование) – последовательная закономерная смена одного биологического сообщества (фитоценоза, микробного сообщества и т.д.) другим на определенном участке среды во времени в результате влияния природных факторов (в том числе внутренних сил) или воздействия человека. Не совсем понятно, не правда ли? И без помощи специалиста тут совсем не обойтись.

…На часах и девяти утра нет, но солнце жарит так, что сразу проникаешься сочувствием к героям фильма «Белое солнце пустыни». Хоть чайником бы кто полил что ли… Под ногами скрученные листики, жесткая трава, а впереди ровная поверхность дна озера. Мы идем от репера – контрольной береговой точки – вглубь, ориентируясь по металлическим шпажкам с номерками – указателями трансекты – исследовательской площадки в виде длинной ленты. Вдалеке – столбики: километровый, затем двухкилометровый и совсем тоненькие шесты – 2 км140 м, конец трансекты. Они указывают расстояние до тригонометрического пункта – указателя координат на самой высокой точке ближайших окрестностей, стоящего напротив кордона Уточи. Чем дальше отходим от берега, условного, конечно же, тем реже становится растительность и мягче грунт – кое-где он даже влажный – это капиллярная кайма проглядывает. Значит, скоро будет центр озера – грунтовые воды совсем близко. Наконец, Татьяна Ткачук, кандидат биологических наук, старший научный сотрудник Даурского заповедника, останавливается, наклоняется и что-то поднимает с земли. Это оказывается жаберной крышкой карася! Приглядываемся, а под ногами не только крышки, но и еще какие-то остатки рыб и… кости дзерена. Однако ж Торей полон неожиданностей…

Но мы пришли не карасей искать и даже не антилопу монгольскую и потому оглядываемся на предмет признаков той самой сукцессии. А она вот – под ногами. Здесь практически никакой травы – лишь какие-то коричневатые кучки земли, серый песок с глиной да мясистые «тычинки» – сведа рожконосная. Неприхотливое однолетнее растение из семейста маревых, - оно первым заселяет пространства ушедшего озера, на соленом дне которого мало что вообще может вырасти. Очень любит засоленные почвы и потому дружно расселяется по берегам соленых озер, образуя сначала редкие группировки, через два-три года – густые заросли. Осенью сведа окрашивается в яркий бордово-винный цвет, так что не заметить ее просто невозможно.

Мы идем в обратную сторону. Вот только что вокруг нас была одна только сведа, а теперь появляется еще одно растение – бескильница. Пучки изящного, тонкого злака с красноватыми хвостиками постепенно заполоняют все пространство вокруг. Продвигаемся еще чуть-чуть и оказываемся в море колышущейся под легким ветерком бескильницы. А сведы здесь уже и не видно – она осталась позади.

Кое-где натыкаемся на лебеду сибирскую. Нет-нет, это не тот самый сорняк, что буйно растет у нас на огородах. Увы, настоящую лебеду вы наверняка даже и не видели в глаза. Оригинал же весьма примечателен: листья блестящие, белесые, почти белые, резные, и он тоже любитель солончаковых почв.

Ближе к берегу нас встречает остролодочник распростертый: он уже отцвел и его пузырьки-бобы лежат на земле. Кое-где еще виднеются запоздалые его цветы – розовые пятнышки торчат то тут, то там. Почему остролодочник? А потому, что два нижних лепестка срастаются и образуют лодочку, да еще и с острием на конце. Это растение – эндемик, он растет только в южной Даурии. И еще его очень любят копытные. Татьяна Евгеньевна рассказывает, что зимой она встречала покопки, которые делают кони, добывая этот самый остролодочник. Впрочем, неудивительно, лошади – создания совсем не глупые, остролодочник – из семейства бобовых, так что питательности ему не занимать.

Кстати о названиях. Ботаники, надо сказать, очень изобретательные люди. Вот, например, как вы думаете почему поташник назвали именно поташником? Нет, не потому что от него поташнивает, как предположила я. Отнюдь! Оказывается, если этот кустарничек из семейства маревых сжечь, то в его золе можно обнаружить карбонат калия – поташ. Представляете, чтобы дать ему название растение сожгли, а потом исследовали состав золы… Говорят такой же трюк и с селитрянкой сотворили. Она, к слову, тоже солончаки любит. Правда, Карл Линней этого не знал и 12 лет растил ее, растил, а она цвести никак не хотела. И тогда он взял и добавил в почву обычную поваренную соль. Вот тут-то селитрянка и отблагодарила его. Линней так обрадовался и опубликовал в 1761 году труд, который не мудрствуя назвал так «Загадочное растение селитрянка разъяснено».

Жаль, но в этот поход по Торею поташника мы не встретили, а селитрянка, совсем молоденькой оказалась, так что она не цвела. Зато вволю налюбовались на поля астрагала приподнимающегося. Это растение даже жечь не понадобилось, когда придумывали название. Присмотрелись и увидели, что от основания его стебелечки сначала пластаются по земле, а потом поднимаются вверх – так и получился астрагал приподнимающийся. Сине-сиреневое поле приходит на смену доминированию бескильницы. Но и на старуху бывает проруха: посреди яркого астрагалового поля виднеется белое пятно – альбинос. Кустистый, просто шикарный экземпляр необычного по окраске растения неплохо чувствует себя посреди обыденных сине-сиреневых астрагалов.

Чем ближе к реперу, тем разнообразней становится вокруг растительность: вот уже посреди бескильницы и астрагала торчат высокие хвосты-метелки чия блестящего, крупного злака с длинными корнями, которые достигают грунтовых вод, а совсем рядом – на береговом валу – растет тростник, тоже держащийся грунтовых вод. В прежние, засушливые, годы он выглядел не так представительно, – ростиком был мал и неказист. Влажный период преобразил растение – он вытянулся более метра (хотя это для него далеко не предел!), обзавелся соцветиями-метелками и выглядит в целом гораздо веселее. И пусть воды еще в озере нет, но тростник чувствует – она рядом.

Помните еще определение сукцессии? Сложновато, да? Но на самом деле все гораздо проще. Вся эта смена растительности, которую мы сейчас с вами изучили, и есть та самая сукцессия. Озеро уходило и первой освободившиеся пространства завоевывала сведа, затем на ее место продвигалась бескильница и так далее по очереди. И чем больше времени проходило с той поры как исчезло озеро, тем уверенней дно зарастало лебедой, бобовыми и так далее, до степных трав: ковыля Крылова, полыни холодной, полыни Гмелина и других.

Кстати, зоркий глаз нашего ботаника приметил необычную траву во всей этой донной растительности – ковыль Клеменца. Краснокнижный вид с пустынно-степным ареалом, обитатель сухих степных щебнистых склонов, почему-то решил заселиться именно в этих местах. Получился какой-то ботанический парадокс – с одной стороны тростник, с другой – ковыль Клеменца. Впрочем, это же Торей, здесь возможно все…

Эльвира Паламова, фото автора