State Nature Biosphere Reserve

Игорь Шпиленок о Даурском заповеднике и не только...

 Игорь Петрович, Вы второй раз в Даурии. Прошлый приезд был очень короткий, в другое время года. Чего Вы ожидали от этой поездки? Все ли ожидания оправдались?

Я должен сразу сказать, что это такое исключение, что в этом большом своем путешествии я приезжаю в один заповедник два раза. Но, много было причин  снова приехать. В России сейчас 103 заповедника , но не во всех кипит такая бурная жизнь, как в Даурском. Причем, эта бурная жизнь кипит как в природе, так и в коллективе, который работает в заповеднике. И это здорово, когда у дикой природы есть такой коллектив, который способен и ее охранять, и наблюдать за теми процессами, которые происходят в заповеднике, и рассказывать людям о том, какая уникальная эта природа. В Даурском все это есть. Поэтому, сюда приезжать здорово. Где еще за день можно увидеть десяток краснокнижных видов, внесенных в Красную книгу России? Я посетил половину российских заповедников, более 50 заповедников из 100, нигде не видел столько краснокнижников за один день, как в Даурском. Даже далеко ходить не надо, идешь или едешь по степи - вот дзерены, тут же. Интереснейшие! И они только здесь, в Забайкалье. Собственно, одна из самых главных причин, почему я здесь.

Я в своем путешествии рассказываю истории, собираю истории, которые объясняют смысл существования заповедников, почему люди делают заповедник. Давайте представим, что Даурского заповедника нет, все понимают, что было бы тогда с дзереном, который в свое время исчез из России, потом пришел в Россию из Монголии. Я хорошо помню, смотрел  эти кадры, как в начале двухтысячных встретили дезерена, массово зашедшего к нам из Монголии, как сюда устремились охотники. Заповедник продумал, что надо сделать, чтобы сохранить дзерена в России, и сделал. Сейчас уже таких угроз нет. Приятно смотреть, что дело получилось. Российская система заповедников, которая начала работать 100 лет назад, сразу выполняла такие задачи. Первый заповедник, Баргузинский, был создан для сохранения соболя, почти истребленного тогда в стране. И еще несколько первых заповедников были созданы для сохранения соболя. Теперь - это совершенно обычный вид. Европейский бобр исчез, был срочно создан Воронежский заповедник. И заповедник справился. Сейчас европейский бобр - обычный вид на просторах нашей страны. То же с дзереном: есть заповедник - есть вид в России. Пока еще на небольшой территории, но она постоянно растет. Это современный опыт. Одно дело, мы говорим, что сто лет назад спасли соболя, а мы видим сейчас, как заповедник спасает дзерена. Мы видим, например, как сейчас с успехом реализуется проект по возвращению в дикую природу России европейского зубра, в нем участвуют национальный парк "Орловское полесье", заповедники "Калужские засеки", "Брянский лес " и другие. После развала Советского Союза дикого зубра в пределах России почти не осталось, только на Кавказе, в неблагополучных регионах. За это время он там почти исчез. А сейчас мы можем сказать, что популяция в 400 голов существует. Это все сделано ныне работающими сотрудниками заповедной системы России. В этом плане Даурский заповедник - один из самых интересных, ярких, реально делающих большие положительные дела. Поэтому, я не мог не приехать  сюда второй раз. И, конечно, дзерен был основным объектом съемки.

Удалось снять все, что Вы планировали?

В общем-то это не очень трудно было сделать,  потому что тот же дзерен стал частью ландшафта. В вечернее время и в самом заповеднике, и, что очень важно, за его пределами, надо потрудиться, чтобы не заметить дзерена. Они всюду бегают, их тысячи уже, подходят к точкам чабанским, они  возле кордонов заповедника... Ландшафт от этого становится необыкновенно теплым. И это здорово, что все получается, что этот зверь опять есть в списках российской фауны.

Ваша большая экспедиция - грандиозная работа на многие годы. Это была мечта?

Да, в общем-то так получается, что  во мне борется две противоположные мечты. С одной стороны - желание жить на лесном кордоне, чтобы знать каждую кочку, каждое болото, каждого медведя, который там живет, каждую лису, быть с ними знакомым. И, в то же время, хочу путешествовать. Поэтому у меня такая жизнь получается, что либо годами живу на кордоне каком-то, либо говорю себе: "Эх, поехать бы ..." Вот взял, сел и поехал: от самой западной точки России, от заповедника "Брянский лес",  который находится на границе с Украиной, до самой восточной границы России  - до Камчатки, Кроноцкого заповедника и других камчатских ООПТ, нанизывая на этот маршрут по дороге заповедники и национальные парки нашей страны. Естественно, что за месяц, за два и за три такого не сделаешь. Экспедиция началась весной 2013 года, сейчас уже июнь 2016, а я только начал путь назад. Первых девять месяцев я ехал до Камчатки, два сезона  отработал на Камчатке. Один сезон пришлось много поездить по разным природным территориям Камчатки, а второй сезон я просто решил вглубь Камчатку изучать. Осел на одном месте и на одном месте все снимал и изучал. А теперь началась дорога назад. В этом сезоне проехал уже больше 6000 км. Даурский - это 7-й в этом году заповедник. Познакомился с Дальним Востоком, подбираюсь к Байкалу. Работаю в эти дни в Забайкалье, в Даурском заповеднике,  и, наверное, национальный парк "Алханай" будет следующей точкой. Ну, и дальше - на запад, на запад, на запад... Надеюсь в конце октября- начале ноября завершить путешествие там, где оно началось, в заповеднике "Брянский лес", где моя Родина, где  много лет проработал.

               В результате этой экспедиции получится цельный рассказ о том, какой стала наша заповедная Россия через 100 лет после создания первого заповедника. Я постоянно снимаю и стараюсь рассказать о том, как выглядят заповедные ландшафты, как выглядят животные, которые в них обитают,  и какие люди в них работают, какие задачи они решают. Удается ли решать эти задачи, и если не удается, то почему. Какие есть проблемы. Ведь у нашего заповедного дела есть не только успехи, о которых я говорил, но и множество проблем, связанных и с финансированием, и  с поддержкой заповедников местным населением, и властями. Надеюсь обо всем этом рассказать в своей книге. Труд уже получается эпическим. Уже не влезает в одну фотокнигу. Издательство, с которым я работаю, макетирует первые две фотокниги об экспедиции. Первая часть - путь до Камчатки и вторая - о Камчатке, уже макетируются, третья пока в проекте, идет съемка и сбор материалов. Кроме того, этот проект связан с социальными сетями. Я часто (хотелось бы ежедневно, но не получается - связь не дает)  стараюсь рассказывать в социальных сетях о том, как идет проект, что я встречаю на своей дороге. Такой быстрый репортаж получается.

Это - выставочный проект. То есть, то, что я снимаю, уже показывалось на выставках промежуточных. В будущем будут выставки в больших городах, выставки, на которых я постараюсь показать как можно большему числу людей, что такое российские заповедники. Ведь люди, живущие в городах, они часто  живут параллельно дикой природе и очень редко пересекаются. И, к сожалению, люди пересекаются с нею в какой-то плохой форме: либо это браконьерство, либо, как его сейчас называют, "алкотуризм", после которого остаются кучи мусора.  Очень редко бывает правильное общение человека с природой. А заповедники - и сейчас перед ними поставлена такая задача: объяснять, что такое заповедники, - они могут научить человека общаться с дикой природой так, чтобы она не страдала. Это важная задача. И я вижу, что это и моя задача в этом путешествии.

Но ведь речь не только о тех, кто живет в городах. Умеют ли заповедники говорить на одном языке с теми, кто живет рядом, вокруг охраняемых территорий? Вы были уже во многих ООПТ (больше 50), что наблюдали? Как  местные жители относятся к ООПТ? 

Заповедники России очень разные, по-разному работают, поэтому получаются разные результаты. И разные отношения с людьми складываются. В общем-то, задача любого заповедного коллектива - найти как можно больше союзников своего дела; если их мало, то вырастить таких союзников. А сделать это можно только работая очень честно, вкладывая душу в дело, не допуская двойных стандартов. Можно сколько угодно вещать , что природу охранять очень важно, но если в самом коллективе есть браконьерство, отношение к своей работе без души, кое-как, то люди не поверят, что заповедники нужны. Для меня всегда хороший пример - Кенозерский национальный парк в Архангельской области. Если представить себе невозможную ситуацию, что кто-то попытался бы закрыть этот национальный парк, первые, кто станет грудью на его защиту, - это местное население. И это - не единственный пример.

Конфликты часто происходят на этапе становления заповедников и национальных парков, потому что люди просто не понимают, что такое заповедник или парк. При грамотной разъяснительной работе это исправляется. Я помню, сколько было конфликтов, когда был создан заповедник "Брянский лес" почти 30 лет назад (я тогда работал его первым директором), пока люди привыкали. А сейчас заповедник прекрасно вписался в местное сообщество, местную структуру и стал необходим всем: и образовательным структурам, и научным, и всему обществу. Сейчас люди себе жизнь без заповедника не представляют. Подобные ситуации есть и в Забайкальском крае. Есть "старые территории", которые себя уже зарекомендовали и делают настоящие большие дела, и есть молодые, такие, как национальный парк "Чикой", где от недопонимания уже есть проблемы. Но, думаю, лет через пять работы и там будет все нормально.

Так что, все-таки, труднее: быть директором или организовать и реализовать такую экспедицию?

Понимаете, человек живет текущим моментом. Заповедник "Брянский лес", где я долго проработал и директором, и рядовым сотрудником - это детище. И я  вкладывал всю энергию в то, чтобы он возрастал, нормально функционировал, развивался; в создание других охраняемых территорий вокруг заповедника. Например, в первые годы существования заповедника вокруг него было создано 14 местных заказников, которые дополняли заповедник, помогали ему быть более устойчивым. Расширялся несколько раз заповедник. Естественно, нужно было вкладывать в эту работу много энергии. Экспедиция - это точно такой же проект, погружаешься в него, и только им и живешь. У меня последние три года много всяких заманчивых предложений, связанных с заграничными поездками, бизнес-делами, а я ничего не могу, - есть только это путешествие и все. Оно занимает всю жизнь, все физические силы, материальные ресурсы... Не могу сказать, что труднее. И то дело очень интересное, и это. Каждое по-своему интересно, поглощает тебя. И ты  видишь, что что-то получается, что работаешь не в тупик какой-то, что развивается заповедник, что твои снимки интересны, они работают, люди читают блог, он интересен. Я надеюсь, что это меняет отношение людей к охране природы, к заповедному делу, и меняет в положительную сторону. Все это очень интересно, чувствуешь, что не зря тратишь свою энергию. Это очень хорошее чувство!

 Вы совершаете свое путешествие на очень интересной и колоритной машине, ее нельзя не заметить издалека...

Ну, да, машина под стать российским просторам. Когда я начинал путешествие, мне предлагали разные варианты, в том числе предлагали спонсоры и современный джип, обклеенный яркими спонсорскими наклейками, но я, все-таки, выбрал российскую машину, которая сделана на базе легендарного российского вездехода ГАЗ-66. Я знал, что если джип сломается где-нибудь на сибирских просторах, то мне запчасти придется добывать может и несколько месяцев, а это - машина, которая есть, может быть, в каждом колхозе, в каждой воинской части. В каждой деревне есть мужики, которые либо в армии на ней служили, либо работали на ней. Я всегда нахожу помощника, когда мне нужен ремонт. С российским грузовиком такое случается чаще, наверное, чем с импортными джипами. Но, в общем-то, когда путешествие уже преодолело свой апогей, и я возвращаюсь назад, хочу сказать, что не ошибся в выборе. Все, конечно, в дороге случалось, и ломалась машина... Но, путешествие не должно быть легким и безоблачным... Кроме того, это - военный кунг, в нем много пространства. Я могу в нем возить все, что мне надо для жизни.  Это мой дом, в нем я сплю гораздо лучше, чем в квартире нормальной. В нем запас продуктов, воды питьевой, порой на месяц, на два. Когда  ездил по Камчатке, запасы были очень большие, потому, что магазины там не под каждым вулканом находятся... И машина отрабатывет все, что было задумано, она не разочаровала. По российскому бездорожью надо ехать  на российской машине.

Наверное, такой выбор даже символичен. ГАЗ-66 знаком не только всему населению, но и всем заповедникам. Поистине машина-ветеран, долгое время была незаменимой и в научных экспедициях, и в рейдовой работе - настоящий передвижной кордон.

Да,  согласен. Кстати, когда я в прошлый раз подъезжал к Даурскому заповеднику - интересная история -  меня на какой-то ямке на грунтовой дороге тряхнуло так, что двигатель сорвало. Двигатель упал на рамы. Думал - все, мое путешествие закончено. Как я здесь что-то буду делать,  - это же не то, что мелкая запчасть, двигатель просто лег! Но, тем не менее, машина с оторванным двигателем  вся вибрировала, но продолжала ехать. Доехал до конторы Даурского заповедника, а инспектора сказали: "можно, мы попробуем?" Ну, я думал, пробовать они теперь будут недели две... Директор заповедника отправил меня на кордон, а вечером туда  приехала моя машина с уже приделанным назад двигателем! И при этом проушины, на которых держался на раме двигатель, они усилили, и до сих пор все прекрасно работает! И сервиса никакого не понадобилось. В заповедниках работают очень рукастые люди порою, техническая подготовка которых изумляет.

Даурия испытывает Вас на прочность. В прошлый раз пришлось проушины усиливать...

Да, а в этот раз колесо заклинило на подъезде, недалеко от Шилки. И опять проблема была решена в течение дня. 50% моих неприятностей с машиной произошли здесь. Было два места: на границе Красноярского края и Тувы всегда это случается и в Даурии. Но, это все нормально. Путешествие не должно быть таким уж совсем легким, иначе оно не запомнится. Вообще путешественник должен попадать в какие-то приключения, страдать, мерзнуть, болеть порою. Я когда в Сибирь приехал, я очень переживал, что прививки у меня нет от энцефалита, а клещей-то много. Каждый раз, когда кусает клещ, думаю: буду я жить или не буду... Один раз мне стало плохо, и я подумал: "Вот, началось". Оказалось, к счастью, что это не энцефалит, а боррелиоз. Пришлось на дороге боррелиозом переболеть.

Ну, тоже счастье относительное - малоприятная болезнь...

Но, не энцефалит, все-таки... Всякие приключения были. И застревал не один раз, и медведи в машине запирали. На Камчатке было несколько раз, что из машины нельзя было выйти утром, потому что под нею сидели медведи. Есть, что вспомнить, дорожных приключений очень много.

Наверняка обо всем этом напишете.

Да, конечно. Я делаю не фотоальбомы, а фотокниги, где тексты и фотографии играют одинаковую роль. Одни подписи - это мало, неинтересно, полностью не раскрывает тему. Рассказывать про заповедники надо не только фотографиями, но и словами, потому что к каждой фотографии есть какая-то история. Вот эта книга будет состоять из историй фотографий, из историй заповедников, истории тех людей, которые в них работают. Текст будет играть равнозначную роль с фотографиями, хотя я и фотограф, но писать все равно придется.

Когда планируется появление книги? Читатели и зрители будут ее ждать.

Первые два тома этой книги - не знаю пока, как это лучше назвать, это одна книга в трех томах или три книги, еще не понятно, -  два тома уже делаются, за исключением того, что текст к ним пока еще очень сырой. Сейчас  я  полностью занят движением, фотосъемкой, работать особо и не успеваешь. Вернувшись поздней осенью домой, я продолжу работу над текстом, надеюсь, что в течение 2017 года эти книги выйдут. А те, кому не терпится, могут читать мой блог. Его канва будет прослеживаться в книге. Я стараюсь писать в блоге всегда, когда оказываюсь на связи.

Традиционный вопрос напоследок. Что бы Вы хотели пожелать заповедной системе и ее работникам накануне 100-летия?

Вообще, я очень горжусь тем, и считаю, что мне повезло, что вся моя жизнь связана с заповедной системой. Российская заповедная система - одна из самых больших в мире по площади и одна из самых интересных по достигнутым результатам. Если взять особо охраняемые природные территории всех уровней, это более 10% территории страны, что не так уж и плохо. Что пожелать?

Пожелать, оглядываясь назад, понимая то, что сделали до нас в заповедном деле, потому что 100 лет - это уже, все-таки, история ... Вот те, кто работал до нас, часто употребляли такие слова, что они работали для потомков. Так вот мы - их потомки, они работали до нас. Работали порой очень интересно, ярко, с очень интересными результатами. Мы сейчас, получается, тоже работаем для потомков. Люди, которые работали в заповедной системе, всегда славились своим энтузиазмом, потому что государство никогда не относилось к заповедникам очень щедро. Всегда приходится работать больше за убеждения, а не за деньги. Да и за деньги ту, порою, огромную работу, в общем-то, и не сделаешь, если ты в это не веришь и не понимаешь важности этого дела. Поэтому, сотрудникам российских заповедников хочу пожелать не терять энтузиазма, того заряда, который нам наши предшественники сообщили. Но, тут же хочется еще одно пожелание нашему государству. Чтобы наше государство не сверхэксплуатировало этот энтузиазм. Чтобы, все-таки,  наша работа оплачивалась, пусть не щедро, но нормально, достойно. Чтобы не приходилось думать о том, как бы еще где-то заработать. Думаю, рано или поздно такие времена наступят, потому что поддержка заповедного дела в целом видна, потому что чем хуже с дикой природой в мире и у нас в стране, тем больше людей понимает, насколько нужна эта отрасль - заповедное дело,  что надо отдавать долги, которые мы наделали перед дикой природой.

Вы отметили, что опыт российской заповедной системы - один из самых богатых в мире. В этом году праздновала свое столетие и система национальных парков США. У нее так же богатая история, как и у многих других стран, впрочем.  Насколько интегрирована российская система в общемировую?

Природа не знает границ. Во всех странах люди, которые занимаются охраной природы, стараются быть вне политики, вне каких-то политических различий и разногласий, которые разделяют страны. И даже в самые тяжелые времена сотрудники охраняемых природных территорий, скажем, России и США всегда сотрудничали. И даже сейчас, когда межгосударственное сотрудничество не самое гармоничное, специалисты охраняемых территорий работают между собой. Я своими глазами видел, как американские специалисты, а американская система парков тоже одна из самых сильных в мире, по-хорошему завидовали нам.

Завидовали чему?

Тому, что у  нас есть такие большие территории, тому, что в советские годы традиция запрещать позволила создать такой строгий режим на некоторых территориях, который в США установить не удается. Заповедники по их понятиям - это самая-самая высшая ступень охраны природы. И получается так, что мы у себя гайки как бы немного ослабляем, мы все больше открываемся, заповедники становятся все больше открытыми для российских людей,  а в Америке идет немножко обратный процесс, они гайки пытаются наоборот затягивать, делать более строгим режим охраняемых территорий. И при этом ссылаются на то, что у нас режим очень строгий. Действительно, я все время сравниваю. Мне приходилось бывать на самых ярких охраняемых территориях мира. Скажем, в Йеллоустоунском национальном парке, где гигантский совершенно бюджет, сотни работающих людей. Я сравниваю его с Кроноцким заповедником. И там, и там - грандиознейшая природа, и там, и там - вулканизм. В этом сравнении я не вижу, что мы как-то слабее. У нас более сильная природоохранная компонента. Что более всего похоже - люди, которые работаю и там, и там, - у них в глазах блеск. Может, мы в чем-то завидуем друг другу, но, каждый на своем месте, мы делаем то, что положено.

Спасибо за откровенный разговор, Игорь Петрович. Будем следить за Вашим путешествием. И снова ждем в "Даурском" - Бог троицу любит.

 С Игорем Шпиленком на берегу Онона беседовали О.Кирилюк  и Г. Шаликов